Гроссман Василий - За Правое Дело (Книга 1)
Гроссман Василий Семенович
"За правое дело"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Петру Семеновичу Вавилову принесли повестку.
Что-то сжалось в душе у него, когда он увидел, как Маша Балашова шла через
улицу прямо к его двору, держа в руке белый листок. Она прошла под окном, не
заглянув в дом, и на секунду показалось, что она пройдёт мимо, но тут Вавилов
вспомнил, что в соседнем доме молодых мужчин не осталось, не старикам же носят
повестки. И действительно, не старикам - тотчас загремело в сенях, видимо,
Маша в полутьме споткнулась и коромысло, падая, загремело по ведру.
Маша Балашова иногда заходила то вечерам к Вавиловым, еще недавно она
училась в одном классе с вавиловской Настей, и у них были свои дела. Звала она
Вавилова "дядя Петр", но на этот раз она оказала.
- Распишитесь в получении повестки, - и не стала говорить с подругой.
Вавилов сел за стол и расписался.
- Ну всё, - сказал он поднявшись.
И это "всё" относилось не к подписи в разносной книжке, а к кончившейся
домашней, семейной жизни, оборвавшейся для него в этот миг. И дом, который он
собирался покинуть, предстал перед ним добрым и хорошим. Печь, дымившая в
сырые мартовские дни, печь с обнажившимся из-под побелки кирпичом, с выпуклым
от старости боком показалась ему славной, как живое, всю жизнь прожившее рядом
существо. Зимой он, входя в дом и растопырив перед ней сведенные морозом
пальцы, вдыхал её тепло, а ночью отогревался на овчинном полушубке, зная, где
печь погорячей, а где попрохладней. В темноте, собираясь на работу, он вставал
с постели, подходил к печи, привычно нашаривал коробок спичек, высохшие за
ночь портянки. И всё, все - стол и маленькая скамеечка у двери, сидя на
которой жена чистила картошку, и щель между половицами у порога, куда
заглядывали дети, чтобы подсмотреть мышиную подпольную жизнь, и белые
занавески на окнах, и чугун, настолько чёрный от копоти, что утром его не
различишь в теплом мраке печи, и подоконник, где стоял в банке красненький
комнатный цветок, и полотенце на гвоздике - всё это стало по-особому мило и
дорого ему, так мило, так дорого, как могут быть милы и дороги лишь живые
существа. Из троих его детей старший сын Алексей ушёл на войну, а дома жила
дочь Настя и четырёхлетний, одновременно раз умный и глупенький сынок Ваня,
которого Вавилов прозвал "самоваром". И правда, он был похож на самовар
краснощёкий, пузатенький, с маленьким крантиком, всегда видным из раскрытых
штанишек, деловито и важно сопящий
Шестнадцатилетняя Настя уже работала в колхозе и на собственные деньги
купила себе платье, ботинки и суконный красный беретик, казавшийся ей очень
нарядным. Вавилов, глядя, как дочь, возбужденная и веселая, в знаменитом
берете, выходила гулять, шла по улице среди подруг, обычно с грустью думал,
что после войны девушек будет больше, чем женихов.
Да, здесь шла его жизнь. За этим столом сидел ночами Алексей, готовившийся
в агрономический техникум, вместе с товарищами решал задачи по алгебре,
геометрии, физике. За этим столом Настя читала с подругами хрестоматию "Родная
литература" За этим столом сидели сыновья соседей, приезжавшие гостить из
Москвы и Горького, рассказывали о своей жизни, работе, и жена Вавилова, Марья
Николаевна, раскрасневшись от жара печи и от волнения, угощала гостей
пирогами, чаем с мёдом и говорила:
- Что ж, наши тоже в город поедут учиться на профессоров да на инженеров.
Вавилов достал из сундука красный платок, в котором были завёрнуты справки
и метрики, вынул свой воинский билет. Когда он
